Концерт напомнил о переживаниях во время клинической смерти

Меня зовут Ирэна, я по образованию – магистр психологии и педагогики, а когда я была в возрасте двадцати лет от роду, то в операционном зале родильного дома у меня случился инфаркт.
Однако врачи на этот инфаркт не отреагировали, поэтому я уже собиралась в путь на тот свет.
Моуди я не читала, да и читать его желания не имею; у меня есть свои собственные впечатления, и именно потому я не хочу, чтобы они у меня смешались с тем, что было написано кем-то другим.
Я крайне редко говорю на эту тему, но сегодня говорю об этом потому, что, когда здесь господин Пфайффер извлекал из инструмента эти тоны, так я впервые сорок лет спустя вдруг осознала, что эти тоны я уже где-то ранее
слышала, и что произошло это именно во время этого путешествия в иной мир.

В этом туннеле?

Дело в том, что этот самый туннель, он ... Это ведь только говорят, что это туннель, но на самом деле это такое ...

Пространство? Или как бы ещё можно это назвать?

Это такая дорога, и вы видите, что прежде всего там перед глазами проносится вся жизнь, в той последовательности, как она происходила, только наоборот, как будто бы рождение происходит лишь в самом конце, и там сверкает нечто, словно солнце, которое не жжёт, не причиняет боль и вообще никакого вреда от него нет, оно, напротив, такое милостивое, мягонькое, нежненькое, и можно сказать, что оно разговаривает.

И что же, оно задаёт вопросы?

Оно задаёт такой вот вопрос: „Что самого плохого сделала ты в жизни своей?“
A ведь я в те свои двадцать лет ещё ничего такого плохого в жизни натворить не успела, но один раз я захотела настоять на том, чтобы было сделано по моему, и потому я своей сестре упустила на ноги тяжёлый предмет.
И он тогда спросил: „Это всё?“
Я тут сказала: „Я сейчас ни о чём другом вспомнить не могу, очевидно, это будет всё.“
И тут это солнышко начало очень сильно смеяться, словно бы вибрировать, так, как происходит, когда сотрясается ваш живот, когда вы страшно сильно расхохочетесь, вот точно таким же образом и это солнышко начало вибрировать, а потом молвило:
„И ты вот думаешь, что меня при этом рядом не было?“
И этим он меня совершенно разбил и одолел, надо вам сказать. Кроме того, там ещё были такие чувства ...
вот это, к примеру, было самое прекрасное чувство, но прежде, чем оно наступило, это я немного перескакиваю, там есть чувство ... собственной ничтожности и чего-то огромного. И надо сказать, что это самое чувство никак не назовёшь слишком уж приятным, но оно длится недолго.
Вот эти самые милость, благосклонность, нежность, приятие и приятность, этого там гораздо больше.
... Чувство того, что я исчезну, но исчезну здесь вот в это, в эту любовь, какую-то такую великанскую. И вот это как раз-таки очень здорово.

И это различие, разница, это, собственно говоря, нечто, что человека способно удивить, потому что он видит, собственно говоря, зеркало, он видит, как это происходит на самом деле, что он там, несмотря ни на что, ещё существует ...

... и что самое важное, что этого вам никто и никогда не скажет, вы не знаете, чего вы там должны ожидать, не так ли?
Говорят, мол, - никто оттуда не возвратился, и так далее, однако из этого пространства, из этого солнышка или же из этого универсального, вселенного мы возвращаемся, очевидно, в момент рождения, то есть, так, словно отрываемся от него при рождении, а со смертью снова в него возвращаемся.
Но – как я уже говорила ранее , - эти чувства по большей части приятные, однако присутствуют там и такие, которые ...
такая как бы ничтожность, ничтожество.
Словно уже исчезаю, что я уже не существую, что кончается моё время.

Да, у нас есть свой любимый человек, это самое своё ...

Да, очевидно так, видимо, эго распадается ...

... да, эго, собственное „оно“.

... и вы на всё это смотрите – и что же будет теперь?

Да, так что же будет?

Да, ну, и вот это уже не слишком-то приятно, этот самый момент, надо прямо сказать.

В следующий раз это будет уже лучше. :)

Я думаю, что уже не вернусь.
Я написала такой документ и ношу его с собой, он о том, что никакой реанимации не желаю, прежде всего, той, что происходит с помощью приборов и аппаратов.
Чтобы ни в коем случае не подсоединяли меня ни к каким аппаратам и не оставляли меня там где-то в таком состоянии, чтобы я полгода лежала.
Это запрещено для всех. И реанимировать меня тоже не надо.
Если я должна буду уйти, то позвольте мне это сделать. Я уже не хочу вот так вот возвращаться с половины пути.

Вы уже знаете, куда придётся идти. Это всё равно, как с тем человеком, который ездил в Пелгржимов или куда-то ещё, чтобы осмотреть всё на месте.

Да, всё именно так.
... Ну, и как я уже говорила, сорок лет спустя я осознала ...
я рассказываю об этом примерно в третий или в четвёртый раз, рассказываю об этом лишь крайне изредка, потому что всё это не вполне можно назвать самым приятным воспоминанием.
А когдя я ещё себе представлю, что я в тот момент ещё и ребёнка родила ...
Да, а вот ещё меня там спрашивали, я через этот вопрос перескочила тоже, спрашивали, хочу ли я вернуться. Хочу ли я вернуться, или, точнее, хочу ли я уже туда.
А я всю тяжесть вопроса переложила на этого ребёнка, потому что я и сразу в детстве, и в молодые годы читала много романов, и там всегда было написано о том, как мачеха или приёмные родители уничтожают, губят ребёнка, который не является их собственным.
Поэтому я говорила, что мне бы там, вероятно, понравилось бы, но я бы не хотела того ребёнка, которого я как раз в тот момент привела на свет, отдать в руки чужим людям.
И тогда мне это нечто, то, что со мной говорило, или этот некто - сказал:
„Хорошо, тогда возвращайся.“
Ну, и я тогда очнулась, однако это возвращение – это что-то ужасное, из всего того, что произошло, это – самое худшее.
Потому что меня врачи немедленно начали попрекать: „Вы с нами совершенно не сотрудничаете, вы себе тут спокойно лежите и ничего не делаете. Вот посмотрите, мол, сама госпожа главврач была вынуждена из-за вас прервать
свой отпуск и приехать сюда, в родильный зал“, один упрёк следовал за другим, ещё там было „и мы будем жаловаться вашему участковому лечащему врачу“, это я запомнила навсегда.
Таким было возвращение назад, такое вот приятное, да уж.
Но в целом ... на этот инфаркт обратил моё внимание лишь доктор Толингер, который на моём сердце нашёл шрам, а доктора, между тем, о нём до сих пор не знают.

Taким образом, всё закончилось хорошо. Благодарю вас за то, что вы поделились с нами воспоминаниями об этом прекрасном случае из вашей жизни.
Благодарю вас. Желаю вам побольше счастья и удачи; мне было приятно осознавать, что я способен извлечь звук, который вы слышали там. Это очень здорово. Благодарю вас.

Мне никогда бы и в голову не пришло, что я этот звук здесь услышу. Потому что в течение всех этих сорока лет наличия у меня этих впечатлений, когда я об этом рассказывала, никогда мои уши уже ничего подобного не слышали, а язык мой никогда ранее не изрёк, что мне в голову пришло, будто в том прозвучали какие-то тоны.
Это произошло лишь сейчас и здесь, когда я сидела и вдруг сказала про себя: „А ведь всё это я уже слышала...“

Ну да.

A потом я спросила себя: „Но где же именно?“ – и в тот момент меня осенило.

Это прекрасно, благодарю вас.